Андрей Воронов-Оренбургский
Уральский Чикаго или гримасы столетней давности
Каждый раз, когда заходила речь о прошлом Урала, а именно об истории нашего города, мне приходилось сталкиваться с поразительным невежеством и равнодушием. «Да брось ты, что там можно наковырять интересного? – пожимали плечами люди. – Захолустный городишко, пыльная дыра, одно слово – Челяба». А между тем столетия назад эти края видели много такого, о чём только могут мечтать романисты и режиссёры крутых исторических боевиков. Звенели сабельные сшибки, мылось золото, тучи стрел осыпали бревенчатые срубы, и дымящаяся кровь обильно орошала уральскую землю. Не менее колоритной была эпоха, от которой нас отделяет лишь столетие, – 90-е годы прошлого века. И уж совсем покрыты мраком кандальные времена первых поселений на территории, скажем, Ленинского, Калининского или Северо-Западного районов.
В этом году Челябинск отмечает свой юбилей – 260 лет! В хаотичном, быстро меняющемся мире мы, пусть и не сразу, подчас с трудом и раздражением, но всё-таки можем разобраться. Благо радио, телевидение, газеты и журналы, без счёту народившиеся как грибы после дождя, пытаются нас просветить и указать нужный фарватер. А вот прошлое… Увы, оно почему-то неблагодарно предаётся забвению. Но без прошлого нет и будущего. Европа и США, на которых мы так любим ревниво равняться, заглядывать в рот, если не сказать более жёстко… давно оценили это. Бережно чтут, любят и изучают свою историю. И поверьте, любой житель из захолустного Сент-Мэриса, штат Пенсильвания, или Ричфилда – «пыльной дыры» в раскалённой Юте, даст нам сто очков вперёд в знании прошлого своего городка.
Вот поэтому в преддверии круглой даты мне и хотелось порассуждать вместе с вами и полистать страницы прошлого нашего родного города.
260 лет назад Зауралье представляло собой дикий край, сродни дальнему Западу США, природные богатства которого в виде плодородной земли, целебных вод, многих ценных пород, тучных пастбищ и девственных лесов были ещё мало исследованы.
Но так же, как и во времена колонизации Америки, то тут, то там в самых важных местах, возвышавшихся над окрестными путями, вырастали крепости. Многочисленные военные силы, да и просто мужественные, отчаянные люди, зверобои и промышленники, подчас авантюристы, подчас искатели приключений, углубляясь в нетронутые леса и степи, возвращались изнурённые лишениями и тяготами, упавшие духом от неудач.
И всё же русский характер вносил жизнь в эти мрачные, угрюмые места. Именно здесь развёртывались события, о которых я попытаюсь рассказать. Но давайте всё по порядку, сделаем краткий экскурс в историю.
В 1735 году на юго-восточной окраине Государства Российского, на границе с казахскими землями, началось строительство большого города, названного Оренбургом. Это было делом большой государственной важности. И если в своё время Пётр Великий строил Санкт-Петербург для того, чтобы «прорубить окно» в Европу, то Оренбург решено было закладывать для того, чтобы «открыть восточные ворота» в Азию, подчинить политическому влиянию России кочевые народы пограничных степей Казахстана, завязать необходимые в интересах Отечества прочные торговые связи с лежащими за пределами этих кочевий богатыми среднеазиатскими землями, а через них – со сказочной Индией. Кроме того, город этот должен был стать не только военной цитаделью, но и административным центром обширной территории края. Наконец, с основанием Оренбурга загадывалось приступить к освоению природных богатств Южного Урала, в частности, к разработке полезных ископаемых и пушного зверя.
С построением Оренбурга возникла необходимость снабжения его хлебом, доставлять который решили из слобод Исетского края.
Приведу пару примеров, которые красноречиво говорят о реалиях того времени, столь напоминающих нам время первых рубежей американцев или сегодняшнее положение в Чечне.
Первый обоз – свыше тысячи двуконных крестьянских подвод и армейских фур с 16 тысячами пудов ржаной муки – был отправлен из Теченской слободы 17 июля 1735 года. На случай нападения степняков обоз сопровождал конвой численность в 100 человек. Кроме того, ямщики были вооружены копьями и луками.
Путь каравана лежал через местечко Калмыцкий брод (ныне Бродокалмак), являвшееся тогда фронтиром, – никаких селений далее уже не было. Преодолевая невероятные трудности, растянувшийся обоз, подобно гигантскому бажовскому полозу, упрямо пробивался сквозь девственные леса и болота. Толковых дорог в то время не было, впрочем, как и сейчас, да и пресловутых направлений, чем славится Россия, тоже. Около озера Уклы-Карагай (в 270 верстах от Теченской слободы) обоз внезапно подвергся нападению кочевников. Было убито шестеро крестьян-подводчиков, ранено 14 человек, захвачено 44 фуры. Начальником каравана прапорщиком Гладышевым был брошен так знакомый нам почему-то только по американским вестернам клич: «Фургоны в круг!» И началась свистопляска. Нападающих было несколько сот человек. Кружа на длинногривых конях вокруг обоза, они стали подвергать его беспрерывным атакам. Потребовалась немедленная военная помощь. Увы, ближайшей воинской частью, которая могла бы оказать посильную помощь, был Сибирский драгунский полк, находившийся в то лето на охранной службе и размещавшийся на Тобол-реке, южнее слободы Царёво Городище (ныне, кстати, город Курган. Вы знали об этом?) Сюда, за 400 вёрст от осаждённого обоза, и погнали коней гонцы Гладышева с просьбой к командиру полка Арсеньеву немедленно выступить к ним на выручку.
Известие это полковник Арсеньев получил лишь 7 августа. Выступив с отрядом в 469 человек и пятью пушками, он пришёл к осаждённому обозу только 15 августа. В тот же день прибыл туда с места строительства Оренбурга и отряд в 700 человек, предусмотрительно посланный на розыски обоза. (Эх, если б сейчас хоть так заботились и помнили о наших ребятах в Чечне…) Соединёнными усилиями обоз был вызволен и под достойной охраной продолжил путь к месту назначения, куда и добрался 28 августа (то есть через 43 дня после выхода его из Теченской слободы).
Местные вожди и авторитеты – старейшины – отнеслись враждебно к идее построения Оренбурга. Будучи заинтересованы в сохранении «на вечные времена» существующих в этом крае отсталых традиционных форм хозяйства – кочевого скотоводства и степного звероловства – не желая поэтому усиления здесь русской власти и проникновения сюда «русских форм хозяйства» (заводского производства и земледелия), они, как и краснокожие в Новом Свете, поставили себе целью добиться прекращения продвижения цивилизации на Восток и какого-либо строительства крепостей.
Здесь же мне хочется рассказать вам ещё один из забытых эпизодов того сурового времени первопроходцев Южного Урала.
Несмотря на то, что наступившая зима делала столь далёкие и опасные поездки невозможными (негде было находить корм для лошадей, фураж и провиант всегда в России были дефицитом), всё же пришлось-таки отправлять из Теченской слободы второй хлебный обоз. Как ни крути, голод не тётка, а доставленного первым обозом провианта Оренбургу могло хватить едва до половины зимы. Кроме того, остро нуждался в хлебе и гарнизон Верхояицкой пристани.
В путь отправились из Теченской слободы 2 декабря, когда уже надёжно замёрзли реки и гиблые топи. Обоз состоял из 642 двуконных крестьянских подвод, гружённых каждая наполовину провиантом (мукой), наполовину – фуражом для скотины. Конвой на этот раз состоял из 376 человек с тремя тяжёлыми орудиями. Вооружены были крепче и подводчики, как говорится: «Бережёного Бог бережёт».
Люди будто в воду смотрели – с бедой не разминулись.
Случилось это 22 декабря, когда караван находился в 60 верстах от пристани. На помощь был срочно послан из Теченской слободы отряд (тот же бывалый, пропахший порохом полковник Арсеньев, простите, не сохранилось имени-отчества, с командой в 600 человек), но поздно… Кочевники, имея численное превосходство, не дали нашим прадедам соединиться. Арсеньев, потеряв изрядно солдат, вынужден был повернуть обратно. Отправился вспять и обоз – другого не оставалось. 23 января подавленный неудачей отряд возвратился в Теченскую слободу.
Последствия сего чёрного события были трагическими для гарнизона пристани: весь он: около 200 человек – погиб от голода и стрел неприятеля.
Примечателен и заставляет задуматься тот факт, что когда в 60-е годы прошлого века в прериях Колорадо и Вайоминга при речке Литл-Биг-Хорн индейцами сиу был разбит и полностью уничтожен 7-й кавалерийский полк генерала А. Кастера (численностью, кстати, тоже 200 человек), то это известие буквально шокировало и потрясло Соединённые Штаты. Белый Дом объявил национальный траур по погибшим, а их имена были вписаны золотыми литерами в Книгу истории республиканцев. Генерал Кастер стал легендой, о нём и его бравых солдатах написаны десятки книг, отлиты в бронзе памятники, Голливудом сняты многочисленные версии его гибели, а о наших арсеньевых, гладышевых… почему-то говорят всеми забытые, вряд ли кем открываемые пыльные источники архивов. Не правда ли, обидно и больно за Державу, для которой гибель 200 человек в степях Урала – незначительный штрих, расхожая статистическая цифра запланированных потерь, а то и просто мусор?.. Не отсюда ли, из прошлого, тянутся корни сегодняшнего безразличия и бодрого цинизма к тому, сколько в мирное время уже погибло наших ребят в Афганистане, в Таджикистане, в Чечне. Сколько погибнет ещё?.. А ведь было время, я помню, уверен, помните и вы, когда вся страна обсуждала случай на Патриарших прудах: хулиганы лебедю свернули голову. Теперь, чтобы заставить о чём-то говорить всю страну, надо, пожалуй, свернуть голову президенту. Впрочем, как говорили древние: «Времена меняются, и мы вместе с ними».
Но вернёмся к столетней давности и сфокусируем теперь своё внимание именно на нашем родном городе.
Вылазки такого рода, кровавая резня с дикими башкирами и татарами требовали незамедлительного благоустройства дороги и строительства промежуточных пунктов – форпостов, где бы проходящие зимой обозы могли бы снабжаться фуражом и находили укрытие на случай непогоды и покой под охраной военных отрядов.
Строить новые крепости возможно было только по указу императрицы. Поэтому обер-секретарь сената Кирилов и командующий войсками в Башкирии Румянцев представили государыне своё «мнение» о необходимости постройки по дорогам к Оренбургу новых селений.
В Указе от 11 февраля 1736 года графу Румянцеву и Кирилову предложено было закладывать их «в местах по своему усмотрению».
10 марта того же года начальник уральских горных заводов В.Н. Татищев получает директивное распоряжение от Румянцева и рьяно берётся за дело. Именно на это время и приходится первое упоминание о некоем урочище Челяби, в котором, как в котле с водой, закипает жизнь. Вокруг первого привала начали возводиться защитные сооружения против диких, устанавливаться пушки и рогатки. Великие леса, некогда простиравшиеся по всему Уралу и Зауралью, дрогнули под топорами первых поселенцев. Брызгая белой щепою, рать за ратью ложились боры, знаменуя отступление перед неотвратимым натиском новой жизни. Дело шло споро, и уже к сентябрю небольшая фортеция отважно поглядывала сквозь узкие бойницы на тёмное и неприветливое урочище. В 1746 году крепость представляла собой деревянные и земляные укрепления, едва достаточные для того, чтобы при помощи пушек и пищалей держать оборону.
Сюда, на реку Миасс, направлялся вольный люд со всей России. Кого здесь только не было! И запорожский казак, и крестьянин, бежавший от барщины; русский старообрядец, преследуемый за свою фанатичную приверженность к «древлему благочестию» и двуперстному знамению.
Жизнь первых поселенцев мало чем отличалась от жизни пионеров Дикого Запада, героев Джека Лондона или Джона Кервуда, разве что не снимали с убитых скальпы. Источники говорят, что ещё засветло, лишь только солнце начинало клониться к закату, жители закрывались в своих домах, запирали хлевы, конюшни и амбары, чтобы оградить себя от дерзких ночных визитов кочевников.
Грабежи, убийства, похищения женщин и детей были обычным делом. Особенно жутко было в страдную пору. Смельчаков, отваживающихся в одиночку появиться в окрестностях цитадели, ничто, кроме веры в фортуну, не отделяло от могилы. Их трупы и белеющие в траве кости, густо утыканные стрелами, служили всем грозным предостережением.
Башкиры нападали на поселенцев на пашне, на покосах и отнимали всё, что можно было отнять. Во время ночлегов на покосах крестьяне, как и заокеанский брат фермер, привязывали лошадей на железные цепи, под головы клали ружья, топоры, вилы, выставляли на ночь караулы.
И всё же времена дикой и вольной жизни уходили в прошлое. Лишь в 1774 году произошли события, всколыхнувшие память о бурных временах. В январе того кровавого бунтарского года город осадили орды пугачёвцев. Пушки рассеяли их ряды ещё за три версты от крепости. Казачий хорунжий Максим Невзоров с пятью отчаянными товарищами пытался поднять восстание. Но удача была не на их стороне – храбрость и мужество не спасли казаков от жестокой смерти.
По приказу Емельяна Пугачёва башкиры и татары обложили город в два кольца и вешали всякого, кто приближался к нему. Спустя немного времени вместе с прибывшими правительственными войсками «порядок» в крае был восстановлен. Штыки и пули регулярных войск успокоили бунтовщиков. Теперь уже окончательно и надолго.
Замечу, что к этому времени Челябинск был возведён в ранг уездного города. В то время в нём насчитывалось 423 курных избы и до полутора тысяч жителей.
Прошло ещё 118 ничем не примечательных лет, прежде чем в летописи появилась первая выдающаяся дата. В 1892 году было закончено строительство Самаро-Златоустовской железной дороги.
В те времена наш городок справедливо звали провинциальной дырой. Пыль и грязь немощёных улиц да угрюмая пересыльная тюрьма были единственными «достопримечательностями» тогдашнего Челябинска.
Железная дорога пришла в 1892 году и сразу изменила дремлющий ритм бытия нашего города. Челябинск стал единственными «восточными воротами» в Сибирь и на Дальний Восток. Мощные синдикаты и банки Европейской России и Запада накинулись на дешёвый хлеб, спешно вывозя его по стальным рельсам.
Железный конь, пышущий дымом и огнём, ворвался на громадные просторы Восточного Приуралья, сокрушив своим бегом сонный захолустный мир. Город стал продовольственным Клондайком для Европы. Его значение теперь было не меньше для России, чем важность Сент-Луиса для США.
Современники сравнивали его с проходным двором. Сотни тысяч переселенцев непрерывной густой волной переливались через Челябинск. И хотя, повернувшись лицом к Сибири, видна была лишь бесконечная степь, и только ветер, разбежавшись с тысячевёрстной дали, хлестал по глазам, но всё же в этом странном проходном городе отчётливо и ясно чувствовалось пробуждение Сибири.
Характерная особенность Челябинска тех лет – это его чисто американский рост. Сооружение новых построек не приостанавливается даже зимой. Застраивается всякий пустырь, на котором можно что-нибудь возвести. (Не правда ли, всё это так похоже и на Челябинск сегодняшний?) То было золотое время для предприимчивых домовладельцев. Под квартиры сдавались не только дома, но даже бани, подвалы и чердаки. Бешеные цены на жилплощадь вызвали настоящую строительную лихорадку. В самое короткое время было построено несколько сотен домов, которые за баснословные цены брались приезжим людом, кормившимся около железной дороги. В Европе аналогов такого строительства не наблюдалось. Сравнить можно опять лишь с Америкой – строительство знаменитой трансконтинентальной железной дороги «Юнион Пасифик», соединившей Восточное побережье с Западным.
Переселенцы и железнодорожные служащие строили бараки, землянки, лачуги. Город окружила плотная сеть посёлков, названия которых крикливо говорили сами за себя: Чёртовы Бараки, Колупаевка, Бесов Яр, Порт-Артур, Дешёвая Слобода. Именно в них проживала половина жителей города.
Постоянный класс населения состоял из крупного, авантажного, широко шагающего купечества, мелких торгашей и железнодорожников различного калибра. За пять лет население нашего города увеличилось почти вчетверо! С такой быстротой в Штатах росли города лишь на золотых приисках, скажем, в Блэк-Хиллсе у Скалистых гор, в Калифорнии или на Аляске.
Несмотря на несколько продовольственных, весьма крупных складов, торговля велась преимущественно, впрочем, как и сейчас, привозными товарами русских и зарубежных фирм. (Замечу, с той лишь принципиальной разницей, что качество их было куда как лучше, чем сегодняшний привозной ширпотреб наших челночников и новоявленных коммерсантов). Галантерейная торговля иностранными товарами буквально завалила местные магазины, разоряя в пух и прах мелких хозяйчиков и лавочников, предлагая новомодные образцы из венских, английских и парижских салонов. Слова «коммерция» и «спекуляция» стали ведущими терминами в разговорах местных обитателей. И если человек не подпадал под один из них, интерес к нему становился равен нулю.
Смесь деревенского уклада казачьих станиц и американского делового жаргона оптовых торговцев – вот что представлял из себя город, спешно возводивший манежи, пассажи с зеркалами, бронзовыми люстрами и канделябрами.
Каждый день через челябинские «восточные ворота» проходили сотни голов великолепного рогатого скота из Акмолинской и Тургайской областей на Санкт-Петербург, Москву и южные города. Эти гурты принадлежали обыкновенно богатым скупщикам, большей частью из киргизских ханов и татар. Их истощённые, чёрные, в одеждах, состоящих сплошь из заплат, погонщики-проводники производили неизгладимое впечатление. Труд их был ужасен. Получая жалованье, они тут же, как и ковбои Техаса или Монтаны, просаживали его в кабаках и салунах, устраивая шумные дикие оргии, часто кончавшиеся поножовщиной и перестрелкой.
Трёхверстное расстояние между станцией и городом было сплошь покрыто дремучим лесом, и до городка-пристани нужно было добираться по узкой лесной тропе, рискуя оставить жизнь под топором или головоломом беглого каторжника.
Однако, как говорят нам источники, нашлись люди, которые ввели в употребление тяжёлые крытые экипажи, прадеды нынешних инкассаторских фургонов, запряжённые парой либо четвёркой резвоногих жеребцов. Публика очень охотно садилась в сии «броневики». В большинстве случаев дилижансы были грязны и обшарпаны. Путешествие в них сопровождалось таким адским грохотом, тряской и стуком, что приходилось кричать, как на пожаре, отвечая на вопрос соседа, или палить из пистолета, чтобы тебя услышал на козлах возница. Кстати, обо всех этих прелестях подробно и с улыбкой написал в своём романе «Налегке» великий американец Марк Твен.
Прямо около вокзала, как, впрочем, и сейчас, шумел и гримасничал базар, где можно было найти что угодно: съестные и охотничьи припасы, обувь, одежду, оружие, галантерейные товары и прочее. Базар этот жил исключительно переселенцами. Эти бедолаги, как и большинство из нас сегодня, находили здесь за астрономические цены весь тот хлам, который браковал «запад» – Москва, Петербург.
У того же вокзала располагалось несколько очень подозрительных номеров для приезжающих, где, поговаривали, можно было найти не только временный, но и вечный покой. Торговые обороты нашего города росли не по дням, а по часам, однако благоустройство было ещё далёким от совершенства. «Отцы» города, как водится, предпочитали торгово-посреднические функции перекупщиков всяким иным, далеко идущим целям. Видимо, и сто лет назад так же, как и сегодня, трудно было отказаться от соблазна подсчитывать чистый барыш, строить лишь собственные особняки и покупать шикарные экипажи.
Улицы большей частью немощёные, а если и замощены, то непременно так, чтобы булыжники самой различной величины и формы острыми углами располагались наружу. После дождя проезд по улицам был почти невозможным. Лошади вымогались, вязли, колёса экипажей утопали даже на мощёных улицах.
В сухую же погоду малейший ветерок поднимал по всему городу целые вихри ужасной всесъедающей пыли.
Нельзя не отметить в качестве курьёзной черты местной жизни какого-то особого влечения челябинцев к представителям собачьей породы: едва ли в каком-нибудь другом городе встречалось такое обилие бродящих по улицам собак. Псы безвозбранно по целым дням рыскали по улицам. И никого это не смущало, воспринимаясь как нечто присущее, неотделимое от обихода городской жизни. Эта черта – страсть к собачьему племени– мне кажется, живёт и поныне: стаи бездомных собак выросли пропорционально разросшемуся городу.
Климат наш никогда нельзя было назвать здоровым. Неприятная особенность его – это почти постоянные ветры, а таже внезапные перепады от тепла к холоду и наоборот. Помимо этого, распространённые сто лет назад лихорадки – обычное явление в кварталах, примыкающих к реке Миасс, и на улицах, расположенных на болоте, и на бывших местах для свалок.
Развлечения Челябинск любил всегда (если было чем платить, и в дырах карманов не гулял ветер). В Народном доме (ныне ТЮЗ, что находится на площади Революции) иногда шли оперетки и водевили. Но главное место, куда стабунивались челябинские граждане, – это клубы. Там собирались «сливки» общества, впрочем, более похожие на простоквашу. В клубах процветал преферанс, макао и различные «русско-славянские» танцы, конечно, не без цыган и пьяного медведя с гармонью.
Как знамение развития в Челябинске настоящей «цивилизации» с изнанки являлся кафе-шантан, расположенный на славном и бойком островке реки Миасс (неподалёку от здания нынешней филармонии). Для характеристики сего «эдема», пожалуй, потребовался бы опыт Гиляровского или перо Ильфа и Петрова. Но, тем не менее, одну явственную параллель, которую с очевидностью можно провести с днём сегодняшним, я всё же позволю себе сделать. В кафе-шантан особенно отличались солидные представители коммерческого мира, спаивавшие до смерти шампанским юных «рабынь веселья», а по-нашему валютных шлюх.
Обращает на себя внимание и известный интерес, характерный как для нашего народа в целом, так и для челябинцев в частности, – огромадное количество потребляемой водки.
В городе и слободах имелось свыше 70 питейных заведений, пять крупных ресторанов и множество трактиров. Публика там была на редкость разношёрстная. Евреи (комиссионеры по хлебным делам), русские переселенцы, ссыльные, люди кавказской национальности (как без них!) и верные друзья степей – киргизы, башкиры, казахи, татары – все курили кто табак, кто гашиш, пили и, конечно, готовы были к любым авантюрам.
Право, судя по источникам, это был какой-то «вольный город», просто какой-то Додж-сити, затерянный в прериях Канзаса, для которого закон был не писан. Вся администрация состояла из нескольких, вполне возможно, коррумпированных, лиц и явно недостаточного штата полиции, особенно ничтожного и смешного в районе привокзального «Шанхая».
Итак, сто лет назад Челябинск проснулся от захолустной дрёмы. День «пробуждения» запечатлён документально – 26 октября 1892 года: именно тогда паровоз доставил первые грузы и пассажиров из Златоуста.
Нравы нашего города, как я уже говорил, были сродни американскому Дальнему Западу. Во многом это определялось тем, что он являлся распределительным пунктом для ссыльных (большей частью уголовных), и что последних собиралось в городе до нескольких тысяч человек. Интересная деталь: они получали от казны около 15-20 копеек в сутки (тогда это были деньги!) и до своего отправления дальше могли жить как хотели. Здесь, по утверждению современников, каждый носил с собой в кармане закон в виде револьвера, так как с наступлением темноты без такого «аргумента» никто на улицу не выходил. Вот и получается, его величество «кольт» был великим уравнителем не только в Америке, но и у нас на Урале.
В. Гартевельд, путешествовавший в то время по городам Сибири и Урала, описывает следующий типичный случай. Узнав о том, что он умеет хорошо играть на рояле, челябинские приятели уговорили путешественника за бутылкой коньяка выступить с концертом на второй день Пасхи в зале Народного дома. В гостинице с Гартевельдом познакомился некий вёрткий и «кручёный», как бы сегодня сказали, господин из Варшавы, представляющий собой экзотическое зрелище. Он был в дымчатом пенсне, кожаной куртке на голое тело и в ярко-изумрудном галстуке. С чувством пожав руку, господин Альфред предложил «пану» свои услуги в весьма оригинальном способе устранения конкурентов.
Оказывается, напротив Народного дома (там, где сейчас Центральный гастроном) сооружалось деревянное здание цирка, первое представление которого должно было состояться в день концерта.
«За какие-нибудь 50 целковых, милейший, цирк полыхнёт в лучшем виде, как пороховая бочка, – великодушно предложил поляк. – Работа чистая, без обмана. Вы слышали, сударь, на прошлой неделе в Миассе мельница в уголь сгорела, ммм? Я работаю для многих солидных фабрик и заводов, и право, все мною довольны». (Наша «братва» сегодня тоже жжёт ларьки и будки хозяйчиков, но, признаемся, размах пока ещё не тот – вот кабы драмтеатр спалили или цирк к чёрту на воздух подняли…)
Кстати, с тем же В. Гартевельдом приключился и другой примечательный случай. В один из вечеров он сидел у милейшего, по его словам, человека Челябинска – земского начальника господина Зеленского и пил чай. Вдруг с улицы крик, гам, и они увидели грязного, оборванного человека, старающегося что было сил убежать от преследовавшей его разъярённой толпы.
Перед домом земского начальника преследователи настигли его, и несмотря ни на какие призывы начальства через пять минут всё было кончено. Толпа отхлынула, оставив на дороге окровавленный труп. Оказалось, что человек был вором и вытянул у кого-то в казначействе из кармана три рубля.
Убийства, трагические случаи, смерти при тёмных обстоятельствах, повешения и револьверные дуэли здесь являлись таким же обыденным явлением, как и вездесущая пыль и ветер.
Работая с материалами столетней давности, признаюсь, я не переставал удивляться схожести дня вчерашнего с днём сегодняшним. Вот пример, который, кажется, взят из нынешней милицейской хроники: шесть предприимчивых граждан в масках «а-ля мистер Икс» ворвались в клуб и, угрожая оружием, отняли у игроков все деньги, не забыв заодно опустошить и клубную кассу.
Да, процесс цивилизации города был противоречив. Но, тем не менее, открылась и пользовалась успехом публичная библиотека, появились ремесленные школы, аптеки, стала выходить газета «Голос Приуралья», увеличилось количество банков, складов и бирж. В городе имелся женский монастырь, десять православных церквей, римско-католический костёл, магометанская мечеть и еврейский молельный дом.
Ещё через четыре года, то есть в 1896 году, стальные рельсы окончательно окольцевали свободную грудь степей и соединили Челябинск с Екатеринбургом. Побежали поезда и на восток, а потом и на Троицк. Челябинск стал перекрёстком стальных магистралей, крупным железнодорожным узлом. В нём связались целых четыре дороги: Самаро-Златоустовская, Пермская, Сибирская и Троицкая. Разве подремлешь на таком перепутье?
И потянулись в Челябу ещё больше пускать капитал в оборот воротилы торгового мира России, прописались и представители крупных зарубежных торговых фирм в новоявленном «Зауральском Чикаго». Да, так вот и звался в начале века наш город. Тогда он входил в десятку крупнейших торговых центров Империи.
Понятно, что на старых улицах, вытянутых в бульварный прямоугольник, приезжим было не разместиться – и город широко шагнул за его рамки.
Станция, построенная верстах в трёх от города в Никольском казачьем посёлке, вскоре обросла огромной Привокзальной слободой, в которой проживала почти половина дореволюционного Челябинска – 27 тысяч жителей. Она состояла из Никольского посёлка (11 тысяч населения), Пригородной слободы (7742 жителя), Сибирской слободы (2852 жителя), посёлка Колупаевка (второе название ещё ярче – Грабиловка, 2081 житель) и, наконец, Шугаевской слободы, более известной как Порт-Артур (3915 жителей). Кстати, название бывшего Ленинского района – Порт-Артур – возникло в печальную годовщину падения русской крепости Порт-Артур на Дальнем Востоке. Посёлок этот был застроен в высшей степени бессистемно самыми разномастными постройками, начиная от тёсовых изб с палисадниками и кончая ветхими лачугами.
В смысле внешнего благоустройства привокзальная часть представляла довольно печальное зрелище: улицы не замощены, всюду непролазная грязь, тротуаров нет. Городское общественное управление смотрело на стоящие на его земле слободы только как на доходные статьи, совершенно не считая себя обязанным заботиться об удовлетворении культурных и общественных нужд населения.
В административно-полицейском отношении привокзальная часть находилась в ведении околоточного надзирателя, в распоряжении которого состояли один урядник и двенадцать полицейских городовых.
Для такого «проходного двора», как станция Челябинск, наличие столь малочисленной полицейской команды было, конечно, явно недостаточным. Этим обстоятельством и пользовался весьма умело различный тёмный люд.
Худой славой пользовался Порт-Артур, скрывая в своих закоулках немало преступников, забулдыг и даже беглых каторжан. Наряду с общим развитием и обогащением города отбросы общества из Порт-Артура беззастенчиво продолжали орудовать на городском шоссе и на окраинах, как только спускались над городом сумерки.
Порт-Артур и насилие были братьями-близнецами. В бурные девяностые годы споры здесь решались при помощи ножей и револьверов, позже – в судах.
На современной челябинской карте вы не найдёте улиц с дореволюционными названиями. Памятью о Сибирской слободе остался посёлок Сибирский переезд. Ещё услышите в разговоре о Колупаевке – это посёлок имени Урицкого. Порт-Артур исчезает на наших глазах, на его месте встают новые кварталы Ленинского района. Скоро и его не будет, как не стало Кирсараев в Заречье. Жаль только, что капитальной новой постройкой мы подчас уничтожаем и настоящие памятники архитектуры нашего прошлого. А архитектура, как некогда писал Н.В. Гоголь, «есть летопись, коя говорит потомкам, когда уже молчат предания и песни исчезнувших эпох».
Данный очерк основан на публикациях И. Дегтярева, А. Нечаевой, В. Гартевельда, А. Гуркина, В. Весновского, Ю. Соболева. Приводимые сведения не лишены авторского субъективизма и не претендуют на строжайшую документальность. Их задача – воспроизвести яркий и колоритный облик прошедшей эпохи.
Всю зиму мы кропотливо мастерили реквизит. Широкополые ковбойские шляпы, кожаные ремни с бляхами, сапоги, мокасины, индейские легины – всё это по крупицам собиралось, а по большей части переделывалось на руках. Квартиры, приводя в ужас родителей, походили на реквизиторские мастерские. Все друзья, более менее мастеровые, были рекрутированы на изготовление оружия: сабли, копья, луки, томогавки, револьверы, ножи и карабины складировались мешками.
По сюжету основная часть действия проходила в индейском лагере, состоящем из островерхих палаток – типи. Соответственно, нужно было натянуть на несущие шесты покрышки, сравнимые по размерам с парашютом. На всех, кому не посчастливилось нас знать, был наложен безжалостный оброк – и многие семьи впоследствии с негодованием недосчитались простыней. А ведь их ещё надо было сшить, покрасить и разрисовать традиционными узорами!
Для того, чтобы достать длинные волосы для париков я, ухватившись за конские хвосты, носился с ножницами по загону. Копыта ошалелых от подобной наглости мустангов весело мелькали по сторонам, только успевай уклоняться! Между тем, достаточно было одного удара, чтобы наша съёмочная группа несколько поредела. Но кто об этом думал?
Проникнувшись духом Дикого Запада мы воистину ощущали себя неуязвимыми. Разве может случится что-нибудь непоправимое с героями? Даже если сверху обрушится кусок скалы, достаточно будет отряхнуть щебёнку с плеч и как ни в чём ни бывало продолжить путь!
А между тем, дни летели за днями. Упоительные мечтания постепенно обретали плоть и кровь. Не только мы, но и все наши знакомые, друзья с нетерпением ожидали начала съёмок. Пылкие речи Андрея и его вдохновенная вера в то, что все мы делаем по настоящему великое дело никого не могли оставить равнодушным.
И вот знаменательный день настал! В безоблачном небе приветливо сияло майское солнце. Обоз из четырёх телег покинул Саргазы и отправился на место съёмки.
На заранее выбранной поляне мы разгрузились и принялись за дело. Скоро все преобразились. Индейские вожди щеголяли в шикарных головных уборах – орлиных оперениях или бизоньих рогатых шапках. Обильно оттороченные бахромой кожаные штаны и рубахи были парадно украшены полосами орнамента. За неимением бисера все орнаментальные вставки были кропотливо, дюйм за дюймом, разрисованы гуашью. Мокасины (также раскрашенные краской) очень экзотично смотрелись на стройных индеанках. Одетые по всей форме кавалеристы царапали землю шпорами, бряцали саблями и браво подкручивали усы.
В общем, герои и массовка выглядели превосходно.
Вместе с оператором мы занялись выстраиванием первой мизансцены. Ричмонд придирчиво следил, чтобы гримёрша не слишком увлекалась, расходуя бесценный грим (у нас было всего две коробки).
Наконец, все предварительные приготовления закончились, Верховный Главнокомандующий, он же режиссёр в лице Андрея, срывающимся от волнения голосом крикнул «Мотор!» Тотчас резво затрещала кинокамера и… нас накрыла тень.
Мы подняли головы вверх и застыли. Нет, то что мы увидели не было тенью инопланетного корабля, свалившегося к нам на головы из непознанных глубин Вселенной – это было гораздо хуже!
Огромная туча выползала из-за крон деревьев, в глубине её что-то угрожающе поблёскивало, глухой гром сотряс почву далёким артиллерийским залпом. Лениво прилетевшие первые капли дождя намекали, что в наши планы придётся внести непредвиденные коррективы.
Как люди предусмотрительные, мы были готовы ко всему и раскрыли зонтики. Однако, спустя несколько минут, мы поняли всю тщётность бытия и непредсказуемую поступь злого рока. Ураганный ветер, тонны воды (назвать это дождём было невозможно), зловеще блистающие в опасной близости молнии – на нас обрушился все стихии неба!
Спешно разоблачившись, мы тронулись в обратный путь. Но это было легче сказать, чем сделать! Телеги вязли в размытых колеях, кое-как собранный реквизит то и дело сваливался в жирные от земли и глины лужи. Босые, вымазанные по самую макушку грязью, мы толкали телеги и сердца наши разрывались от отчаяния. Повстречавшиеся навстречу селяне изумились и, опасливо перекрестившись на торчащие из телег копья с луками, дружно решили: «Кажись, цыгане!»
Когда караван достиг деревни дождь внезапно прекратился, из-за поредевших туч снова весело выглянуло солнышко. Но нас оно не радовало. В скорбном молчании мы тащились по единственной улочке Саргазов. Для полноты картины не хватало только похоронного оркестра и траурных венков.
В доме приютившего нас заведующего конефермой мы отогрелись и подвели безрадостные итоги. Весь реквизит был практически уничтожен или приведён в непотребное состояние. Что было делать? Вернуться в город и терпеть насмешки?
− Не хотелось бы делать преждевременных выводов, но, похоже, это конец, − проронил док Ватсон с непрошибаемой сдержанностью истого англичанина. Разве что край его рта драматично дёрнулся. – Держи, брат, будет легче!
И поднял стопку с самогоном. Мы с Андреем переглянулись и посмотрели на протянутую руку, словно в ней был револьвер, из которого нам предлагали застрелиться.
− Сын! Разве для того я тебя растила? – пафосно восклицала Изольда Аркадьевна и свет тревожно дрожжал в её дорогих серьгах. – Престижная школа, музыкальное образование, университет, наконец… На что ты всё это променял?
С негодованием она указала на груду косматых шкур и мешки, забитые разнообразной утварью. За окном маячила парочка не вызывающих особого почтения личностей. Одной из них был Серёга Благодыр с подбитым глазом.
− Лео! Ну ты то что молчишь?
Бывший военный лётчик Леонард Матвеевич, приобнял поникшего сына за плечи.
− Мама правильно говорит. Хорошо подумай и… иди выбранной дорогой!
…Эта сцена всегда стояла перед глазами Ричмонда. Легче лёгкого рассуждать о превратностях судьбы, сидя на диване. «Теперь другое время! Что я мог сделать?» − любимая присказка тех, кто не отваживается вступить за порог комфортного бытия. Мы влезли в походные сапоги, на нас были пробитые дорожной пылью рубахи и мы не намерены были отступать!
«Безвыходных положений не бывает!» говорил незабвенный барон Мюнхгаузен. Разве когда-либо смирялись с поражением наши любимые с детства литературные герои?
«Нет, тысячу раз нет! – воскликнул бы неустрашимый месье Тартарен, размахивая первым попавшимся под руку кинжалом. − Кто познал славу хотя бы однажды, тот уже не может без неё жить!»
Вот и мы должны были доказать, что в наших жилах течёт кровь настоящих первопроходцев и мы готовы совершить то, отчего кровь застынет в жилах у досточтимых университетских преподавателей!
− Что ж, − изрёк Ричмонд с мужественным видом. – Будем работать, исходя из того, что осталось «живо». Остальное по ходу реставрируем. Мы мечтали снять этот фильм и мы, чёрт возьми, его снимем!
Несмотря на все мыслимые и немыслимые препятствия авантюрный замысел начал воплощаться. Съёмки велись в выходные дни, остальное время было занято реставрацией костюмов. Да, была ещё одна «мелочь», которая отравляла моё существование – защита диплома, ведь я был на последнем курсе. Мой университетский куратор Л.И. Миночкина в отчаянии заламывала руки: окончательно «слетевшего с катушек» выпускника можно было разыскать разве что объявив награду за его поимку и воспользовавшись в этом безнадёжном деле помощью бывалого шерифа.
Благодаря неиссякаемой самоуверенности и красноречию Верховного Главнокомандующего наивные саргазинские аборигены свято уверовали в наше божественное происхождение, а именно в то, что вся эта сомнительная шайка оборванцев имеет какое-то отношению к «Мосфильму» или, как миниум, к славной Свердловской киностудии. Вследствии этого мы бессовестно реквизировали на киношные нужды всё, до чего дотягивались наши жадные руки. Достаточно было указующего перста режиссёра и какой-нибудь местный аксакал за малую мзду (обычно в виде традиционной бутылки водки) похищался, с тем чтобы затем изображать умудрённого жизнью шамана или вождя.
Местный башибузук Марат славился неукротимой удалью. На своём вороном жеребце Месяце он, развлекаясь, запросто мог влететь в клуб соседней деревни и с воинственными воплями, размахивая плёткой, затем гнаться за улепётывающими прочь чужаками. Так вот, этот Марат на съёмках являл собой образец смирения и благочиния, беспрекословно исполняя все пожелания, ведь он был великолепным наездником и ни одна конная сцена не обходилась без его чёрного, как смоль Месяца.
А что же остальные актёры, откуда вы их взяли? – спросит читатель. Ответ прост – профессиональных актёров вовсе не было. Ведя до этого довольно свободный, богемный образ жизни, Ричмонд имел в приятелях почти полгорода. Очаровать, влюбить в нашу сумасшедшую идею столько совершенно разных людей – это было только ему под силу!
Трудно сказать, сколько всего в этом проекте было задействовано непосредственных исполнителей. Полагаю, не меньше сотни. Кроме того, были ещё друзья друзей, которые выезжали на экзотический пикник среди ковбоев и индейцев и, между шашлыками, также принимали какое-то участие. Свой весомый вклад внёс клуб культуристов «Атлет» и его «звезда» Александр Тургенев – статный белокурый, синеглазый симпатяга с лучезарной улыбкой и мускулами Геракла.
Поскольку была проблема с париками – где их напасёшься на такую уйму персонажей? – мы загодя открыли «охоту» на индеанок. Привлекательных девушек с длинными тёмными волосами высматривали везде. Без стеснения подходили на улице: «Девушка, хотите сниматься в кино?» Далее с элегантной обольстительностью потомственного змея в дело вступал Ричмонд – и дело было в шляпе! От участницы творческого процесса требовалось достать что-либо из длинного списка вещей для пошива и бутафории. Ну а по месту, несмотря на слабый протестующий писк, прелестные ножки актрис варварски окрашивались до бронзового колера марганцовкой, поскольку грим расходовался исключительно на главных героев.
Обыкновенно, миссию по покраске великодушно брали на себя наши мужчины. Иногда, правда, в своём порыве они заходили несколько дальше, чем того требовала необходимость. Но это и немудрено: фривольные позы, кокетливая стрельба глаз и молодая бурлящая кровь делали своё дело! Так, в процессе съёмок неизбежно возникали романтические отношения.
И вообще, была особая товарищеская атмосфера − пришедшие на площадку люди раскрывались с самой лучшей стороны. Полагаю, для многих из них то время осталось в памяти как одно из самых светлых воспоминаний.
Какой же вестерн без отважного героя и коварного злодея? Разумеется, молодым вождём индейцев должен был стать Ричмонд. А ведь, кроме этого на нём висела основная организационная работа и координация огромного количества людей, репетиции и всё остальное, что приходилось делать за неимением обычного на съёмках штата ассистентов. Порой, выстроив вместе с оператором кадр, режиссёру приходилось тут же вскакивать в седло, дублируя героев. Нагрузка была колоссальная и мы не имели права расслабляться. Именно поэтому на съёмках был введён сухой закон. Даже пронырливый Благодыр и бесшабашный башкир Марат строго его соблюдали или, во всяком случае, умело имитировали безгрешных созданий.
Со злодеем пришлось помучиться. Изначально на роль коварного сержанта был определён Гена Воловиков. Это был крепко сбитый мужчина с жёсткими кулаками и гладким как каменное ядро черепом. В минуты возбуждения его глаза яростно вращались, а появляющаяся на устах волчья ухмылка не предвещала ничего хорошего. Воловиков и вправду обладал буйным, взрывным нравом – этакая смесь Вацлава Дворжецкого с Джеком Николсоном! Приметив на себе его тяжёлый взгляд, бродячие собаки с воем разбегались, а самые отпетые буяны в хмельной компании скучнели и умолкали. Да, это был просто идеальный негодяй, если бы не одно… Единственным существом в мире, перед которым он терял весь пыл, была его горячо любимая жена. Стоило Гене только заикнуться о наших безумных планах, как он тут же получил от супруги такую жёсткую директиву, что тут же без боя сдался. Такова жизнь!
В итоге злодеем стал Вадим Сазонов. Безусловно, он имел необходимые внешние габариты, но вот по характеру был интеллигентнейший человек, обожавший коллекционировать грампластинки. До сих пор вижу его грузную беспомощную фигуру у перевернувшейся в очередной раз со всем нашим скарбом телеги.
− Юра, где мои усы? – возмущённым тоном грассировал он, подслеповато оглядываясь. – И где очки? Ты опять их куда-то дел, ведь они только что тут лежали!
Ползая на карачках среди всяческого хлама, я отыскал пакетик с усами. Ну а очки в тонкой золотой оправе нашлись… прямо под его сапогом с налипшей грязью. Фыркая и понося мою безалаберность, он всё это время стоял на них.
Колоритный и слегка комичный персонаж бродяга прерий Джо Омохундра. Выбор пал на Сергея Федотова с физмата. Надо сказать, претендент на роль отнюдь не выглядел Ахиллом. Деликатно выражаясь, он не был особенно высок, при этом все его выдающийся части тела располагались преемущественно вокруг талии.
Оправдывая свой учебный профиль, Серж максимально серьёзно подошёл к нашему предложению. Для начала он ознакомился со сценарием. Тщательно изучив кипу засаленных к тому времени листов, Федотов предложил слегка его подкорректировать, а именно вместо вестерна снять… приключения на Марсе. Как всякий продвинутый в то время человек, он был вдохновлён фантастическими сагами.
Вздрогнув, Ричмонд твёрдо возразил, что на макет космического корабля у нас не хватит средств. Тогда Серж безапеляционно заявил, что готов примерить на себя роль главаря банды. Я тактично намекнул, что сей персонаж уже утверждён и в настоящее время активно работает над образом (в поте лица строгает на станках револьверы, ружья сабли и т.д. согласно коварно выставленному Андреем условию утверждения на роль). После чего, значительно приукрасив, описал предназначавшийся ему образ.
− Да уж, Джо Омохундра тот ещё был парень! – со значительным видом подытожил моё вдохновенное враньё Ричмонд. – «Кровавый кошмар Техасса» − так его, кажется, звали?
Глаза нашего приятеля, всегда погружённого в таинственный мир формул, мечтательно вспыхнули зловещим огнём и сопротивление было сломлено…
Появившись на съёмочной площадке, Серж тщательно перебрал весь гардероб с реквизитом и с изрядным вкусом подобрал себе костюм – великолепный пиджак с жилеткой, белоснежную рубаху с воланами, лихую шляпу «стэтсон». Разумеется, бёдра его украшал щегольской кожаный пояс с парой револьверов.
− Неплохо, но как-то мелкотравчато для такой…гм… крупной фигуры, − скептически поморщился Ричмонд.
После чего лично занялся гардеробом. В итоге новый прикид Джо Омохундры стал состоять из редкостного рванья, которое постеснялось бы носить даже огородное пугало. Последним штрихом к портрету стала бесформенная панама с художественно оборванными полями.
− Теперь приступим к гриму!
Поникший был Федотов оживился, оглянулся в поисках стайки симпатичных девушек-гримёров. Но нет, режиссёр никому не доверил это ответственное дело! Зачерпнув из потухшего костра горсть золы, он смачно в неё плюнул и старательно растёр по лицу новоиспечённого актёра.
Серж возмущённо взревел, Ричмонд удовлетворённо хмыкнул:
− Вот это я понимаю. Теперь это настоящий бродяга прерий!
… И всё же, несмотря на внутренне разочарование, Федотов не обманул наших надежд и очень артистично справился с отведённой ему ролью. Пожалуй, это был наиболее колоритный персонаж и мне искренне жаль, что мы уделили ему слишком мало экранного времени.
К сцене своей гибели он подошёл творчески. По сюжету раненный Джо Омохундра должен был ползти по земле, спасаясь от снующих повсюду краснокожих. Так вот, упав на собственный весьма объёмистый зад и перебирая ногами, Серж совершенно невообразимым образом всё же полз вперёд – как только он умудрялся это делать?!
В это время в спину ему втыкался томогавк. Вскинувшись, Джо выплёвывал изо рта кровь и ничком падал. Для этой сцены была приготовлена литровая банка с красной гуашью. Отхлебнув из банки, Серж изображал предсмертные мученья и, так уж получалось, невольно глотал изрядную часть «крови».
К исходу очередного дубля, Омохундра истерично возопил, что больше не в силах пить это пойло. На чёрном от золы лице блистали белки безумных глаз. Весь исцарапаный, с топором в спине со сбитыми о щебёнку ногами и качающимся в спине топором, Сергей представлял собой просто душераздирающее зрелище...
Такова была цена мгновений, промелькнувших в фильме.
Безусловным украшением фильма стал эпизод со снятием индейского дозора. Трое наших однокурсников-кавказцев выглядели весьма колоритно – быстрые и ловкие, как волки. Особенно выделялся среди них Руслан Алимханов – огромного роста, с суровым лицом и тяжёлыми мускулистыми руками. К сожалению, мы привлекли его к съёмкам черезчур поздно и не смогли в полной мере использовать такую выигрышную фактуру.
Сергей Благодыр очень органично смотрелся в образе мексиканца Туларозы. В сомбреро и серапе, он так самозабвенно и виртуозно крутил в руках ножи, что те, кто находился с ним рядом испуганно от него шарахались. Ему же досталась доля дублировать схваченного лассо ковбоя.
По сюжету беднягу волокли за всадником на верёвке. Чтобы выигрышно снять кадр оператора Игоря Майорова посадили в багажник «жигулей», а верёвку привязали к бамперу. Первый дубль оказался неудачным. Машина подпрыгивала на ухабах, отчего крышка багажника методично прихлопывала Игоря по голове. Ему это не очень понравилось, но единственное, чем мы могли помочь − это выдать шапку-ушанку, дабы смягчить удары.
Благодыр, хоть и был снаряжён в хоккейные щитки, громко орал и матерился, пока его волокли дубль за дублем по камням и колдобинам вслед за машиной. Войдя в азарт, я предложил для пущего эффекта поджечь его – это бы так здорово смотрелось! Но Сергей, нервно закусив зубами «Беломор», малодушно отказался участвовать в возможном самоубийстве.
Каждый съёмочный день приносил свои необыкновенные приключения. Описывать все просто невозможно – их было много, да и дневников никто не вёл, многое уже позабылось. Тем не менее, нельзя пройти мимо самой масштабной сцены – нападения на индейский лагерь.
Уже с утра к нам стекались с электрички группы людей. Мы все трудились не покладая рук, как пчёлы. Необходимо было на выбранном обширном поле выставить индейские палатки, настоящие и макеты − несколько десятков штук. Пригнать вымоленный у колхозного начальства табун лошадей с конюховки. Принять и одеть массовку. Заранее отработать все эпизоды и ракурсы для съёмки. Для такой эпической сцены хорошо бы подошла парящая в воздухе на киношном кране камера, как у Бондарчука в «Войне и мире». Несбыточные мечты! Неукротимый в своих творческих поисках режиссёр стал приглядываться к ближайшим деревьям, обдумывая на какое из них посадить оператора с неизменным «Красногорском». Предчувствуя недоброе, сердце Игоря тревожно сжалось.
К счастью в это время мимо проезжал колхозный «Зил». Ричмонд коршуном спикировал на ходу прямо на его подножку. Спустя несколько минут водитель сдался. Сопричастность к высокому искусству (и пара бутылок водки в придачу) примирили его с неизбежностью. Машина встала, откинув борта. Кинокамера была порочно установлена на штативе. Верховный Главнокомандующий ввиду страшной жары в семейных (и когда-то белых) трусах грозно оглядывал место будущего сражения.
А теперь представьте всю трудность предполагаемого действа: без каких-либо средств связи и даже без мегафона координировать и управлять людьми, разбросанными на большом пространстве! Верхом на неосёдланной лошади я носился из края в край поля, контролируя ситуацию и отдавая все необходимые распоряжения. Отсняв второстепенные сцены, мы, наконец, подошли к главному событию – в пылающий огнём лагерь врывается конный отряд бандитов. Все сверились по часам и время пошло!
Толпы индеанок «в ужасе» с визгом носились среди палаток. В длинных разрезах платьев мелькали бронзовые от марганцовки стройные ножки, густые длинные волосы красиво развевались на ветру. «Засланные казачки» по расписанию со всех сторон подпалили лагерь. Макеты и шестиметровые палатки жарко запылали. Всё было превосходно, за исключением одного: кавалерия почему то так и не появилась.
И лишь когда, быстро прогорев, развеялись в пепел покрышки палаток и обнажились шесты, из леса с победными воплями выскочила банда. Бледнолицые с самыми зверскими физиономиями размахивали оружием и выглядели весьма устрашающе. Браво проскакав через всю поляну, они остановились, растерянно оглядываясь – проклятые краснокожие, которых им надлежало преследовать, решив после пожара, что дело сделано, со спокойной совестью разбрелись по ближайшим кустам. Ко всему прочему сверху вдруг раздался божественный глас: из зависшего над поляной пожарного вертолёта усиленный громкоговорителем металлический голос приказывал немедленно остановить безобразие и потушить огонь на «многолетке».
Но даже шум вертолётных винтов не смог заглушить раздавшийся со стороны «Зила» рёв кастрированного динозавра. С резвостью, достойной Тарзана, Верховный Главнокомандующий выпрыгнул из кузова и, подхватив по пути весьма внушительную обгорелую оглоблю, огромными скачками ринулся к кавалеристам. Глаза его горели первобытной яростью, трусы развевались подобно флагу.
Дрогнув, банда попятилась, затем развернулась и помчалась прочь, решив в эту трагическую минуту не испытывать судьбу. И это было единственное верное, что они в тот день свершили.
В подготовительный период я добросовестно штудировал разнообразную специальную литературу, перечитал кучу киносценариев. К сожалению, в нашем распоряжении не имелось фильмотеки ВГИКа. Видеомагнитофонов тогда также не было и в помине. Если бы мы обладали современную возможность покадрово изучать классические фильмы, учится искусству монтажа, приёмам операторской работы, насколько это обогатило бы наш фильм, помогло избежать обидных ошибок!
Большое внимание я уделял спецэффектам, способным хоть как-то компенсировать скудость бюджета. Опыт ранних голливудских лент и великого Александра Птушко очень пригодился. Подготовка всех трюковых съёмок также лежала на мне. Вспоминая об этом, я до сих пор не могу избавиться от угрызений совести. Зачастую, в виду неопытности, мы находились буквально в шаге от трагических событий. Просто удивительно, что при всем обилии трюковых сцен съёмки обошлись без серьёзных травм и летальных случаев!
Как я уже упоминал, у нас было много конных сцен. Конечно, хотелось сделать разнообразные, впечатляющие воображение трюки. Но это требовало чёткого взаимодействия всадника с конём. Мы же никогда не знали, какую получим с конюховки лошадь, какой у неё характер и как она себя в дальнейшем поведёт? …
В свою очередь лошади относились к нам с крайним подозрением, не отказывая себе в шалостях – скажем, укусить за колено, огреть жёсткой метёлкой хвоста по физиономии, с чувством глубочайшего удовлетворения наступить кованым копытом на ногу и при этом невинно моргать выразительными чудными глазами. Особенно нравилось им, разогнавшись до скорости экспресса, вдруг упереться всеми ногами одновременно в землю. Всадник, уморительно размахивая конечностями, в силу инерции улетал пушечным ядром вперёд. Впрочем, со мной у них этот фокус не проходил – избавиться от меня было не легче, чем от сосновой смолы, налипшей в гриву.
В силу приведённых выше причин пришлось ограничиться простыми и сравнительно безопасными трюками. Но и это не было гарантией благополучного исхода.
Андрей Ребяков участвовал во множестве сцен, сопряжённых с риском. Однажды, изображая «убитого», он вылетел из седла, но, благополучно упав, почему-то не спешил вставать. Подойдя, я увидел, что он, ковыряясь в зубах травинкой, мрачно созерцает торчащую перед своим носом арматуру, длинной сантиметров в 30.
С той поры, я старался тщательно обследовать места будущих падений, чтобы избежать подобных неприятных сюрпризов. Однако, с Ребяковым мне почему-то особенно запомнилась другая сцена – совершенно безыскусная на первый взгляд. После драки бандитов между собой на дне каньона, он неспеша, вздымая фонтанчики пыли, проходит мимо. В этой усталой походке, разбитых сапогах была вся правда жизни!
…Снимаем очередную сцену боя: на бугор выскакивают индейцы и кидают копья, стреляют из луков. Делали они это, стараясь при этом случайно никого не задеть. Вот только как это реально сделать, если всё вокруг мельтешит от мятущихся в беспорядке людей? В итоге, дабы увернуться от острых стрел и копий (все как настоящие, с металлическими наконечниками – уж мы постарались!), каждому из «бледнолицых» приходилось полагаться лишь на собственную ловкость и везение. Я вижу, как в одежде одного из персонажей застревают стрелы, делая его похожим на дикобраза, куртку другого пришпиливает намертво к земле копьё. Вот тут только я с ужасом осознаю, чем всё это могло бы закончиться!
Также у нас было несколько настоящих ружей. В одном из кадров актёр совершал прыжок и туда, где он только что находился, прилетал заряд свинца, весьма зрелищно дробя в щебёнку камни. Промедли исполнитель хоть на мгновенье и всем было бы уже не до смеха.
Бедный оператор! Всё время находясь в гуще событий, он иногда вынужден был отпрыгивать с камерой в сторону, чтобы уклонится от летящего прямо в объектив тесака или не попасть под копыта несущегося прямо на него коня.
В одной из финальных сцен траппер, которого я изображал, получает удар ножом в грудь и картинно падает с обрыва. То есть, необходимо было совершить поистине акробатический прыжок: упасть с трёхметровой высоты спиной назад и, приземлившись, далее кубарем скатится по крутому каменистому склону. Разумеется, я без особых колебаний согласился на этот трюк, который вполне мог стать последним… Спасло меня, видимо, лишь то, что я какое-то время занимался борьбой дзю-до, где и нападался до посинения. С тех пор падения перестали быть для меня особенной проблемой. Скатится по лестнице, эффектно подпрыгивая на всех ступенях – нет ничего проще!
Четыре дубля оператора не удовлетворили… На пятом в момент падения послышался отвратительный хруст и треск. Побледневший режиссёр спешно прикидывал какие кости могли выйти из строя и насколько трагично это отразится на моей возможности и дальше радовать его своими кульбитами. К всеобщему счастью (особенно моему) то был всего лишь звук лопнувших пополам клеёнчатых штанов.
Увы, на экране эта сцена, снятая одним планом, смотрится не так впечатляюще, как это происходило в жизни.
Кому то может показаться, что всё описанное выше было весёлым бесшабашным приключением. Приключений, конечно, было хоть отбавляй, только вот какой ценой они давались? Попробуйте-ка скоординировать толпу малознакомых между собой людей, не имея современного интернета и даже смс-связи? Домашние телефоны и то были далеко не у всех.
Загодя закупленная на съэкономленные студенческие стипендии киноплёнка закончилась в августе. А впереди было ещё два месяца работы! Пришлось пускать шапку по кругу и жертвовать дублями.
Люди к нам приезжали на выходные дни. Солнце не всегда светило ярко. Каждый час светового дня был бесценен. Актёры в перерывах жарили шашлыки, крутили между собой романы. Нам же за весь день некогда было даже стакан чая глотнуть. Голодные, измученные, вечерами мы возвращались в очередной приютивший нас дом или за неимением оного (что тоже случалось) просто в какую-нибудь брошенную лачугу. Там, зарывшись от ночного холода в пыльный реквизит, мы обсуждали свои очередные планы.
Даже несмотря на всю нашу самоотверженность, фильм был бы невозможен без бескорыстной помощи всех наших знакомых и друзей. Именно поэтому, опираясь на их верные плечи в большом и малом, удалась эта смелая авантюра. Вообще, в советское время меркантильная сторона в меньшей степени заботила людей. Мы ещё раз убедились, что чувство сопричастности к высокой цели способно творить чудеса, раскрывая в людях светлую часть их души. А жить без этого, только для желудка, нашему человеку всегда было скучно!
Ветер вольно свистел в наших карманах, но какое же это было счастье созерцать сотворённый своими руками мир! Иногда, отстранясь от бесконечных забот, я завороженно наблюдал за сюрреалистической картиной: вились дымки костров над индейскими типи, около них бродили дорогие моему сердцу длинноволосые охотники в перьях и бахроме, проскакивали мимо всадники в широкополых шляпах. Невероятным образом, пусть на короткое время, но мы вернули из прошлого давно ушедшую реальность. Мог ли я мечтать, что когда-нибудь буду мчаться на коне среди отчаянных, прекрасных в своей дикости краснокожих, словно сошедших с пожелтевших литографий?
… Последние сцены были сделаны уже в октябре. Когда всё закончилось, мы радовались и были уверены, что остались сущие пустяки – проявить плёнку, смонтировать и озвучить. Я призвался в армию и первые месяцы испытывал блаженство – с плеч упал огромный груз ответственности, отпала необходимость ежедневно совершать подвиги.
А между тем, точно перед измученными долгим путешествием путниками, впереди в обманчивой дымке уже маячили новые мрачные отроги, которые необходимо было штурмовать. Чтобы преодолеть их потребовалось целых два года... Отчаяние охватило нас, когда выяснилось, что 2/3 отснятого материала безвозвратно погибла. Возникшие технические трудности, казалось, ставили крест на всей затее…
Всё же мы дошли до конца пути. Получился большой цветной, звуковой фильм «Последние на равнинах». Многое из того, что могло там быть не вошло в кадр – преждевременно сгорел и не подлежал восстановлению индейский лагерь, выстроенный макет форта исчез в рулонах бракованной плёнки, отважный Марат, гарцевавший на своём прекрасном Месяце, виден лишь мельком… Тем не менее, выстраданный опыт дал нам огромную уверенность в своих силах. И позволил на практике убедиться в истинности простых и вечных слов: «Человек многого может добиться. Надо просто очень этого захотеть!»
…Больше кино мы уже не снимали. «Ну и слава, Богу! Одумались и повзрослели,» − подумает наш умудрённый житейским опытом читатель.
− Вот именно, – решили мы. − Пора заняться настоящим делом!
И отправились с друзьями в глухой таёжный угол, где медвежьи тропы начинались прямо за огородом, а за ближайшею рекой поднимались крутые склоны гор. Но это уже другая история…
По сюжету основная часть действия проходила в индейском лагере, состоящем из островерхих палаток – типи. Соответственно, нужно было натянуть на несущие шесты покрышки, сравнимые по размерам с парашютом. На всех, кому не посчастливилось нас знать, был наложен безжалостный оброк – и многие семьи впоследствии с негодованием недосчитались простыней. А ведь их ещё надо было сшить, покрасить и разрисовать традиционными узорами!
Для того, чтобы достать длинные волосы для париков я, ухватившись за конские хвосты, носился с ножницами по загону. Копыта ошалелых от подобной наглости мустангов весело мелькали по сторонам, только успевай уклоняться! Между тем, достаточно было одного удара, чтобы наша съёмочная группа несколько поредела. Но кто об этом думал?
Проникнувшись духом Дикого Запада мы воистину ощущали себя неуязвимыми. Разве может случится что-нибудь непоправимое с героями? Даже если сверху обрушится кусок скалы, достаточно будет отряхнуть щебёнку с плеч и как ни в чём ни бывало продолжить путь!
* * *
А между тем, дни летели за днями. Упоительные мечтания постепенно обретали плоть и кровь. Не только мы, но и все наши знакомые, друзья с нетерпением ожидали начала съёмок. Пылкие речи Андрея и его вдохновенная вера в то, что все мы делаем по настоящему великое дело никого не могли оставить равнодушным.
И вот знаменательный день настал! В безоблачном небе приветливо сияло майское солнце. Обоз из четырёх телег покинул Саргазы и отправился на место съёмки.
На заранее выбранной поляне мы разгрузились и принялись за дело. Скоро все преобразились. Индейские вожди щеголяли в шикарных головных уборах – орлиных оперениях или бизоньих рогатых шапках. Обильно оттороченные бахромой кожаные штаны и рубахи были парадно украшены полосами орнамента. За неимением бисера все орнаментальные вставки были кропотливо, дюйм за дюймом, разрисованы гуашью. Мокасины (также раскрашенные краской) очень экзотично смотрелись на стройных индеанках. Одетые по всей форме кавалеристы царапали землю шпорами, бряцали саблями и браво подкручивали усы.
В общем, герои и массовка выглядели превосходно.
Вместе с оператором мы занялись выстраиванием первой мизансцены. Ричмонд придирчиво следил, чтобы гримёрша не слишком увлекалась, расходуя бесценный грим (у нас было всего две коробки).
Наконец, все предварительные приготовления закончились, Верховный Главнокомандующий, он же режиссёр в лице Андрея, срывающимся от волнения голосом крикнул «Мотор!» Тотчас резво затрещала кинокамера и… нас накрыла тень.
Мы подняли головы вверх и застыли. Нет, то что мы увидели не было тенью инопланетного корабля, свалившегося к нам на головы из непознанных глубин Вселенной – это было гораздо хуже!
Огромная туча выползала из-за крон деревьев, в глубине её что-то угрожающе поблёскивало, глухой гром сотряс почву далёким артиллерийским залпом. Лениво прилетевшие первые капли дождя намекали, что в наши планы придётся внести непредвиденные коррективы.
Как люди предусмотрительные, мы были готовы ко всему и раскрыли зонтики. Однако, спустя несколько минут, мы поняли всю тщётность бытия и непредсказуемую поступь злого рока. Ураганный ветер, тонны воды (назвать это дождём было невозможно), зловеще блистающие в опасной близости молнии – на нас обрушился все стихии неба!
Спешно разоблачившись, мы тронулись в обратный путь. Но это было легче сказать, чем сделать! Телеги вязли в размытых колеях, кое-как собранный реквизит то и дело сваливался в жирные от земли и глины лужи. Босые, вымазанные по самую макушку грязью, мы толкали телеги и сердца наши разрывались от отчаяния. Повстречавшиеся навстречу селяне изумились и, опасливо перекрестившись на торчащие из телег копья с луками, дружно решили: «Кажись, цыгане!»
Когда караван достиг деревни дождь внезапно прекратился, из-за поредевших туч снова весело выглянуло солнышко. Но нас оно не радовало. В скорбном молчании мы тащились по единственной улочке Саргазов. Для полноты картины не хватало только похоронного оркестра и траурных венков.
В доме приютившего нас заведующего конефермой мы отогрелись и подвели безрадостные итоги. Весь реквизит был практически уничтожен или приведён в непотребное состояние. Что было делать? Вернуться в город и терпеть насмешки?
− Не хотелось бы делать преждевременных выводов, но, похоже, это конец, − проронил док Ватсон с непрошибаемой сдержанностью истого англичанина. Разве что край его рта драматично дёрнулся. – Держи, брат, будет легче!
И поднял стопку с самогоном. Мы с Андреем переглянулись и посмотрели на протянутую руку, словно в ней был револьвер, из которого нам предлагали застрелиться.
* * *
− Сын! Разве для того я тебя растила? – пафосно восклицала Изольда Аркадьевна и свет тревожно дрожжал в её дорогих серьгах. – Престижная школа, музыкальное образование, университет, наконец… На что ты всё это променял?
С негодованием она указала на груду косматых шкур и мешки, забитые разнообразной утварью. За окном маячила парочка не вызывающих особого почтения личностей. Одной из них был Серёга Благодыр с подбитым глазом.
− Лео! Ну ты то что молчишь?
Бывший военный лётчик Леонард Матвеевич, приобнял поникшего сына за плечи.
− Мама правильно говорит. Хорошо подумай и… иди выбранной дорогой!
…Эта сцена всегда стояла перед глазами Ричмонда. Легче лёгкого рассуждать о превратностях судьбы, сидя на диване. «Теперь другое время! Что я мог сделать?» − любимая присказка тех, кто не отваживается вступить за порог комфортного бытия. Мы влезли в походные сапоги, на нас были пробитые дорожной пылью рубахи и мы не намерены были отступать!
«Безвыходных положений не бывает!» говорил незабвенный барон Мюнхгаузен. Разве когда-либо смирялись с поражением наши любимые с детства литературные герои?
«Нет, тысячу раз нет! – воскликнул бы неустрашимый месье Тартарен, размахивая первым попавшимся под руку кинжалом. − Кто познал славу хотя бы однажды, тот уже не может без неё жить!»
Вот и мы должны были доказать, что в наших жилах течёт кровь настоящих первопроходцев и мы готовы совершить то, отчего кровь застынет в жилах у досточтимых университетских преподавателей!
− Что ж, − изрёк Ричмонд с мужественным видом. – Будем работать, исходя из того, что осталось «живо». Остальное по ходу реставрируем. Мы мечтали снять этот фильм и мы, чёрт возьми, его снимем!
* * *
Несмотря на все мыслимые и немыслимые препятствия авантюрный замысел начал воплощаться. Съёмки велись в выходные дни, остальное время было занято реставрацией костюмов. Да, была ещё одна «мелочь», которая отравляла моё существование – защита диплома, ведь я был на последнем курсе. Мой университетский куратор Л.И. Миночкина в отчаянии заламывала руки: окончательно «слетевшего с катушек» выпускника можно было разыскать разве что объявив награду за его поимку и воспользовавшись в этом безнадёжном деле помощью бывалого шерифа.
Благодаря неиссякаемой самоуверенности и красноречию Верховного Главнокомандующего наивные саргазинские аборигены свято уверовали в наше божественное происхождение, а именно в то, что вся эта сомнительная шайка оборванцев имеет какое-то отношению к «Мосфильму» или, как миниум, к славной Свердловской киностудии. Вследствии этого мы бессовестно реквизировали на киношные нужды всё, до чего дотягивались наши жадные руки. Достаточно было указующего перста режиссёра и какой-нибудь местный аксакал за малую мзду (обычно в виде традиционной бутылки водки) похищался, с тем чтобы затем изображать умудрённого жизнью шамана или вождя.
Местный башибузук Марат славился неукротимой удалью. На своём вороном жеребце Месяце он, развлекаясь, запросто мог влететь в клуб соседней деревни и с воинственными воплями, размахивая плёткой, затем гнаться за улепётывающими прочь чужаками. Так вот, этот Марат на съёмках являл собой образец смирения и благочиния, беспрекословно исполняя все пожелания, ведь он был великолепным наездником и ни одна конная сцена не обходилась без его чёрного, как смоль Месяца.
А что же остальные актёры, откуда вы их взяли? – спросит читатель. Ответ прост – профессиональных актёров вовсе не было. Ведя до этого довольно свободный, богемный образ жизни, Ричмонд имел в приятелях почти полгорода. Очаровать, влюбить в нашу сумасшедшую идею столько совершенно разных людей – это было только ему под силу!
Трудно сказать, сколько всего в этом проекте было задействовано непосредственных исполнителей. Полагаю, не меньше сотни. Кроме того, были ещё друзья друзей, которые выезжали на экзотический пикник среди ковбоев и индейцев и, между шашлыками, также принимали какое-то участие. Свой весомый вклад внёс клуб культуристов «Атлет» и его «звезда» Александр Тургенев – статный белокурый, синеглазый симпатяга с лучезарной улыбкой и мускулами Геракла.
Поскольку была проблема с париками – где их напасёшься на такую уйму персонажей? – мы загодя открыли «охоту» на индеанок. Привлекательных девушек с длинными тёмными волосами высматривали везде. Без стеснения подходили на улице: «Девушка, хотите сниматься в кино?» Далее с элегантной обольстительностью потомственного змея в дело вступал Ричмонд – и дело было в шляпе! От участницы творческого процесса требовалось достать что-либо из длинного списка вещей для пошива и бутафории. Ну а по месту, несмотря на слабый протестующий писк, прелестные ножки актрис варварски окрашивались до бронзового колера марганцовкой, поскольку грим расходовался исключительно на главных героев.
Обыкновенно, миссию по покраске великодушно брали на себя наши мужчины. Иногда, правда, в своём порыве они заходили несколько дальше, чем того требовала необходимость. Но это и немудрено: фривольные позы, кокетливая стрельба глаз и молодая бурлящая кровь делали своё дело! Так, в процессе съёмок неизбежно возникали романтические отношения.
И вообще, была особая товарищеская атмосфера − пришедшие на площадку люди раскрывались с самой лучшей стороны. Полагаю, для многих из них то время осталось в памяти как одно из самых светлых воспоминаний.
* * *
Какой же вестерн без отважного героя и коварного злодея? Разумеется, молодым вождём индейцев должен был стать Ричмонд. А ведь, кроме этого на нём висела основная организационная работа и координация огромного количества людей, репетиции и всё остальное, что приходилось делать за неимением обычного на съёмках штата ассистентов. Порой, выстроив вместе с оператором кадр, режиссёру приходилось тут же вскакивать в седло, дублируя героев. Нагрузка была колоссальная и мы не имели права расслабляться. Именно поэтому на съёмках был введён сухой закон. Даже пронырливый Благодыр и бесшабашный башкир Марат строго его соблюдали или, во всяком случае, умело имитировали безгрешных созданий.
Со злодеем пришлось помучиться. Изначально на роль коварного сержанта был определён Гена Воловиков. Это был крепко сбитый мужчина с жёсткими кулаками и гладким как каменное ядро черепом. В минуты возбуждения его глаза яростно вращались, а появляющаяся на устах волчья ухмылка не предвещала ничего хорошего. Воловиков и вправду обладал буйным, взрывным нравом – этакая смесь Вацлава Дворжецкого с Джеком Николсоном! Приметив на себе его тяжёлый взгляд, бродячие собаки с воем разбегались, а самые отпетые буяны в хмельной компании скучнели и умолкали. Да, это был просто идеальный негодяй, если бы не одно… Единственным существом в мире, перед которым он терял весь пыл, была его горячо любимая жена. Стоило Гене только заикнуться о наших безумных планах, как он тут же получил от супруги такую жёсткую директиву, что тут же без боя сдался. Такова жизнь!
В итоге злодеем стал Вадим Сазонов. Безусловно, он имел необходимые внешние габариты, но вот по характеру был интеллигентнейший человек, обожавший коллекционировать грампластинки. До сих пор вижу его грузную беспомощную фигуру у перевернувшейся в очередной раз со всем нашим скарбом телеги.
− Юра, где мои усы? – возмущённым тоном грассировал он, подслеповато оглядываясь. – И где очки? Ты опять их куда-то дел, ведь они только что тут лежали!
Ползая на карачках среди всяческого хлама, я отыскал пакетик с усами. Ну а очки в тонкой золотой оправе нашлись… прямо под его сапогом с налипшей грязью. Фыркая и понося мою безалаберность, он всё это время стоял на них.
Колоритный и слегка комичный персонаж бродяга прерий Джо Омохундра. Выбор пал на Сергея Федотова с физмата. Надо сказать, претендент на роль отнюдь не выглядел Ахиллом. Деликатно выражаясь, он не был особенно высок, при этом все его выдающийся части тела располагались преемущественно вокруг талии.
Оправдывая свой учебный профиль, Серж максимально серьёзно подошёл к нашему предложению. Для начала он ознакомился со сценарием. Тщательно изучив кипу засаленных к тому времени листов, Федотов предложил слегка его подкорректировать, а именно вместо вестерна снять… приключения на Марсе. Как всякий продвинутый в то время человек, он был вдохновлён фантастическими сагами.
Вздрогнув, Ричмонд твёрдо возразил, что на макет космического корабля у нас не хватит средств. Тогда Серж безапеляционно заявил, что готов примерить на себя роль главаря банды. Я тактично намекнул, что сей персонаж уже утверждён и в настоящее время активно работает над образом (в поте лица строгает на станках револьверы, ружья сабли и т.д. согласно коварно выставленному Андреем условию утверждения на роль). После чего, значительно приукрасив, описал предназначавшийся ему образ.
− Да уж, Джо Омохундра тот ещё был парень! – со значительным видом подытожил моё вдохновенное враньё Ричмонд. – «Кровавый кошмар Техасса» − так его, кажется, звали?
Глаза нашего приятеля, всегда погружённого в таинственный мир формул, мечтательно вспыхнули зловещим огнём и сопротивление было сломлено…
Появившись на съёмочной площадке, Серж тщательно перебрал весь гардероб с реквизитом и с изрядным вкусом подобрал себе костюм – великолепный пиджак с жилеткой, белоснежную рубаху с воланами, лихую шляпу «стэтсон». Разумеется, бёдра его украшал щегольской кожаный пояс с парой револьверов.
− Неплохо, но как-то мелкотравчато для такой…гм… крупной фигуры, − скептически поморщился Ричмонд.
После чего лично занялся гардеробом. В итоге новый прикид Джо Омохундры стал состоять из редкостного рванья, которое постеснялось бы носить даже огородное пугало. Последним штрихом к портрету стала бесформенная панама с художественно оборванными полями.
− Теперь приступим к гриму!
Поникший был Федотов оживился, оглянулся в поисках стайки симпатичных девушек-гримёров. Но нет, режиссёр никому не доверил это ответственное дело! Зачерпнув из потухшего костра горсть золы, он смачно в неё плюнул и старательно растёр по лицу новоиспечённого актёра.
Серж возмущённо взревел, Ричмонд удовлетворённо хмыкнул:
− Вот это я понимаю. Теперь это настоящий бродяга прерий!
… И всё же, несмотря на внутренне разочарование, Федотов не обманул наших надежд и очень артистично справился с отведённой ему ролью. Пожалуй, это был наиболее колоритный персонаж и мне искренне жаль, что мы уделили ему слишком мало экранного времени.
К сцене своей гибели он подошёл творчески. По сюжету раненный Джо Омохундра должен был ползти по земле, спасаясь от снующих повсюду краснокожих. Так вот, упав на собственный весьма объёмистый зад и перебирая ногами, Серж совершенно невообразимым образом всё же полз вперёд – как только он умудрялся это делать?!
В это время в спину ему втыкался томогавк. Вскинувшись, Джо выплёвывал изо рта кровь и ничком падал. Для этой сцены была приготовлена литровая банка с красной гуашью. Отхлебнув из банки, Серж изображал предсмертные мученья и, так уж получалось, невольно глотал изрядную часть «крови».
К исходу очередного дубля, Омохундра истерично возопил, что больше не в силах пить это пойло. На чёрном от золы лице блистали белки безумных глаз. Весь исцарапаный, с топором в спине со сбитыми о щебёнку ногами и качающимся в спине топором, Сергей представлял собой просто душераздирающее зрелище...
Такова была цена мгновений, промелькнувших в фильме.
Безусловным украшением фильма стал эпизод со снятием индейского дозора. Трое наших однокурсников-кавказцев выглядели весьма колоритно – быстрые и ловкие, как волки. Особенно выделялся среди них Руслан Алимханов – огромного роста, с суровым лицом и тяжёлыми мускулистыми руками. К сожалению, мы привлекли его к съёмкам черезчур поздно и не смогли в полной мере использовать такую выигрышную фактуру.
Сергей Благодыр очень органично смотрелся в образе мексиканца Туларозы. В сомбреро и серапе, он так самозабвенно и виртуозно крутил в руках ножи, что те, кто находился с ним рядом испуганно от него шарахались. Ему же досталась доля дублировать схваченного лассо ковбоя.
По сюжету беднягу волокли за всадником на верёвке. Чтобы выигрышно снять кадр оператора Игоря Майорова посадили в багажник «жигулей», а верёвку привязали к бамперу. Первый дубль оказался неудачным. Машина подпрыгивала на ухабах, отчего крышка багажника методично прихлопывала Игоря по голове. Ему это не очень понравилось, но единственное, чем мы могли помочь − это выдать шапку-ушанку, дабы смягчить удары.
Благодыр, хоть и был снаряжён в хоккейные щитки, громко орал и матерился, пока его волокли дубль за дублем по камням и колдобинам вслед за машиной. Войдя в азарт, я предложил для пущего эффекта поджечь его – это бы так здорово смотрелось! Но Сергей, нервно закусив зубами «Беломор», малодушно отказался участвовать в возможном самоубийстве.
* * *
Каждый съёмочный день приносил свои необыкновенные приключения. Описывать все просто невозможно – их было много, да и дневников никто не вёл, многое уже позабылось. Тем не менее, нельзя пройти мимо самой масштабной сцены – нападения на индейский лагерь.
Уже с утра к нам стекались с электрички группы людей. Мы все трудились не покладая рук, как пчёлы. Необходимо было на выбранном обширном поле выставить индейские палатки, настоящие и макеты − несколько десятков штук. Пригнать вымоленный у колхозного начальства табун лошадей с конюховки. Принять и одеть массовку. Заранее отработать все эпизоды и ракурсы для съёмки. Для такой эпической сцены хорошо бы подошла парящая в воздухе на киношном кране камера, как у Бондарчука в «Войне и мире». Несбыточные мечты! Неукротимый в своих творческих поисках режиссёр стал приглядываться к ближайшим деревьям, обдумывая на какое из них посадить оператора с неизменным «Красногорском». Предчувствуя недоброе, сердце Игоря тревожно сжалось.
К счастью в это время мимо проезжал колхозный «Зил». Ричмонд коршуном спикировал на ходу прямо на его подножку. Спустя несколько минут водитель сдался. Сопричастность к высокому искусству (и пара бутылок водки в придачу) примирили его с неизбежностью. Машина встала, откинув борта. Кинокамера была порочно установлена на штативе. Верховный Главнокомандующий ввиду страшной жары в семейных (и когда-то белых) трусах грозно оглядывал место будущего сражения.
А теперь представьте всю трудность предполагаемого действа: без каких-либо средств связи и даже без мегафона координировать и управлять людьми, разбросанными на большом пространстве! Верхом на неосёдланной лошади я носился из края в край поля, контролируя ситуацию и отдавая все необходимые распоряжения. Отсняв второстепенные сцены, мы, наконец, подошли к главному событию – в пылающий огнём лагерь врывается конный отряд бандитов. Все сверились по часам и время пошло!
Толпы индеанок «в ужасе» с визгом носились среди палаток. В длинных разрезах платьев мелькали бронзовые от марганцовки стройные ножки, густые длинные волосы красиво развевались на ветру. «Засланные казачки» по расписанию со всех сторон подпалили лагерь. Макеты и шестиметровые палатки жарко запылали. Всё было превосходно, за исключением одного: кавалерия почему то так и не появилась.
И лишь когда, быстро прогорев, развеялись в пепел покрышки палаток и обнажились шесты, из леса с победными воплями выскочила банда. Бледнолицые с самыми зверскими физиономиями размахивали оружием и выглядели весьма устрашающе. Браво проскакав через всю поляну, они остановились, растерянно оглядываясь – проклятые краснокожие, которых им надлежало преследовать, решив после пожара, что дело сделано, со спокойной совестью разбрелись по ближайшим кустам. Ко всему прочему сверху вдруг раздался божественный глас: из зависшего над поляной пожарного вертолёта усиленный громкоговорителем металлический голос приказывал немедленно остановить безобразие и потушить огонь на «многолетке».
Но даже шум вертолётных винтов не смог заглушить раздавшийся со стороны «Зила» рёв кастрированного динозавра. С резвостью, достойной Тарзана, Верховный Главнокомандующий выпрыгнул из кузова и, подхватив по пути весьма внушительную обгорелую оглоблю, огромными скачками ринулся к кавалеристам. Глаза его горели первобытной яростью, трусы развевались подобно флагу.
Дрогнув, банда попятилась, затем развернулась и помчалась прочь, решив в эту трагическую минуту не испытывать судьбу. И это было единственное верное, что они в тот день свершили.
* * *
В подготовительный период я добросовестно штудировал разнообразную специальную литературу, перечитал кучу киносценариев. К сожалению, в нашем распоряжении не имелось фильмотеки ВГИКа. Видеомагнитофонов тогда также не было и в помине. Если бы мы обладали современную возможность покадрово изучать классические фильмы, учится искусству монтажа, приёмам операторской работы, насколько это обогатило бы наш фильм, помогло избежать обидных ошибок!
Большое внимание я уделял спецэффектам, способным хоть как-то компенсировать скудость бюджета. Опыт ранних голливудских лент и великого Александра Птушко очень пригодился. Подготовка всех трюковых съёмок также лежала на мне. Вспоминая об этом, я до сих пор не могу избавиться от угрызений совести. Зачастую, в виду неопытности, мы находились буквально в шаге от трагических событий. Просто удивительно, что при всем обилии трюковых сцен съёмки обошлись без серьёзных травм и летальных случаев!
Как я уже упоминал, у нас было много конных сцен. Конечно, хотелось сделать разнообразные, впечатляющие воображение трюки. Но это требовало чёткого взаимодействия всадника с конём. Мы же никогда не знали, какую получим с конюховки лошадь, какой у неё характер и как она себя в дальнейшем поведёт? …
В свою очередь лошади относились к нам с крайним подозрением, не отказывая себе в шалостях – скажем, укусить за колено, огреть жёсткой метёлкой хвоста по физиономии, с чувством глубочайшего удовлетворения наступить кованым копытом на ногу и при этом невинно моргать выразительными чудными глазами. Особенно нравилось им, разогнавшись до скорости экспресса, вдруг упереться всеми ногами одновременно в землю. Всадник, уморительно размахивая конечностями, в силу инерции улетал пушечным ядром вперёд. Впрочем, со мной у них этот фокус не проходил – избавиться от меня было не легче, чем от сосновой смолы, налипшей в гриву.
В силу приведённых выше причин пришлось ограничиться простыми и сравнительно безопасными трюками. Но и это не было гарантией благополучного исхода.
Андрей Ребяков участвовал во множестве сцен, сопряжённых с риском. Однажды, изображая «убитого», он вылетел из седла, но, благополучно упав, почему-то не спешил вставать. Подойдя, я увидел, что он, ковыряясь в зубах травинкой, мрачно созерцает торчащую перед своим носом арматуру, длинной сантиметров в 30.
С той поры, я старался тщательно обследовать места будущих падений, чтобы избежать подобных неприятных сюрпризов. Однако, с Ребяковым мне почему-то особенно запомнилась другая сцена – совершенно безыскусная на первый взгляд. После драки бандитов между собой на дне каньона, он неспеша, вздымая фонтанчики пыли, проходит мимо. В этой усталой походке, разбитых сапогах была вся правда жизни!
…Снимаем очередную сцену боя: на бугор выскакивают индейцы и кидают копья, стреляют из луков. Делали они это, стараясь при этом случайно никого не задеть. Вот только как это реально сделать, если всё вокруг мельтешит от мятущихся в беспорядке людей? В итоге, дабы увернуться от острых стрел и копий (все как настоящие, с металлическими наконечниками – уж мы постарались!), каждому из «бледнолицых» приходилось полагаться лишь на собственную ловкость и везение. Я вижу, как в одежде одного из персонажей застревают стрелы, делая его похожим на дикобраза, куртку другого пришпиливает намертво к земле копьё. Вот тут только я с ужасом осознаю, чем всё это могло бы закончиться!
Также у нас было несколько настоящих ружей. В одном из кадров актёр совершал прыжок и туда, где он только что находился, прилетал заряд свинца, весьма зрелищно дробя в щебёнку камни. Промедли исполнитель хоть на мгновенье и всем было бы уже не до смеха.
Бедный оператор! Всё время находясь в гуще событий, он иногда вынужден был отпрыгивать с камерой в сторону, чтобы уклонится от летящего прямо в объектив тесака или не попасть под копыта несущегося прямо на него коня.
В одной из финальных сцен траппер, которого я изображал, получает удар ножом в грудь и картинно падает с обрыва. То есть, необходимо было совершить поистине акробатический прыжок: упасть с трёхметровой высоты спиной назад и, приземлившись, далее кубарем скатится по крутому каменистому склону. Разумеется, я без особых колебаний согласился на этот трюк, который вполне мог стать последним… Спасло меня, видимо, лишь то, что я какое-то время занимался борьбой дзю-до, где и нападался до посинения. С тех пор падения перестали быть для меня особенной проблемой. Скатится по лестнице, эффектно подпрыгивая на всех ступенях – нет ничего проще!
Четыре дубля оператора не удовлетворили… На пятом в момент падения послышался отвратительный хруст и треск. Побледневший режиссёр спешно прикидывал какие кости могли выйти из строя и насколько трагично это отразится на моей возможности и дальше радовать его своими кульбитами. К всеобщему счастью (особенно моему) то был всего лишь звук лопнувших пополам клеёнчатых штанов.
Увы, на экране эта сцена, снятая одним планом, смотрится не так впечатляюще, как это происходило в жизни.
* * *
Кому то может показаться, что всё описанное выше было весёлым бесшабашным приключением. Приключений, конечно, было хоть отбавляй, только вот какой ценой они давались? Попробуйте-ка скоординировать толпу малознакомых между собой людей, не имея современного интернета и даже смс-связи? Домашние телефоны и то были далеко не у всех.
Загодя закупленная на съэкономленные студенческие стипендии киноплёнка закончилась в августе. А впереди было ещё два месяца работы! Пришлось пускать шапку по кругу и жертвовать дублями.
Люди к нам приезжали на выходные дни. Солнце не всегда светило ярко. Каждый час светового дня был бесценен. Актёры в перерывах жарили шашлыки, крутили между собой романы. Нам же за весь день некогда было даже стакан чая глотнуть. Голодные, измученные, вечерами мы возвращались в очередной приютивший нас дом или за неимением оного (что тоже случалось) просто в какую-нибудь брошенную лачугу. Там, зарывшись от ночного холода в пыльный реквизит, мы обсуждали свои очередные планы.
Даже несмотря на всю нашу самоотверженность, фильм был бы невозможен без бескорыстной помощи всех наших знакомых и друзей. Именно поэтому, опираясь на их верные плечи в большом и малом, удалась эта смелая авантюра. Вообще, в советское время меркантильная сторона в меньшей степени заботила людей. Мы ещё раз убедились, что чувство сопричастности к высокой цели способно творить чудеса, раскрывая в людях светлую часть их души. А жить без этого, только для желудка, нашему человеку всегда было скучно!
Ветер вольно свистел в наших карманах, но какое же это было счастье созерцать сотворённый своими руками мир! Иногда, отстранясь от бесконечных забот, я завороженно наблюдал за сюрреалистической картиной: вились дымки костров над индейскими типи, около них бродили дорогие моему сердцу длинноволосые охотники в перьях и бахроме, проскакивали мимо всадники в широкополых шляпах. Невероятным образом, пусть на короткое время, но мы вернули из прошлого давно ушедшую реальность. Мог ли я мечтать, что когда-нибудь буду мчаться на коне среди отчаянных, прекрасных в своей дикости краснокожих, словно сошедших с пожелтевших литографий?
… Последние сцены были сделаны уже в октябре. Когда всё закончилось, мы радовались и были уверены, что остались сущие пустяки – проявить плёнку, смонтировать и озвучить. Я призвался в армию и первые месяцы испытывал блаженство – с плеч упал огромный груз ответственности, отпала необходимость ежедневно совершать подвиги.
А между тем, точно перед измученными долгим путешествием путниками, впереди в обманчивой дымке уже маячили новые мрачные отроги, которые необходимо было штурмовать. Чтобы преодолеть их потребовалось целых два года... Отчаяние охватило нас, когда выяснилось, что 2/3 отснятого материала безвозвратно погибла. Возникшие технические трудности, казалось, ставили крест на всей затее…
Всё же мы дошли до конца пути. Получился большой цветной, звуковой фильм «Последние на равнинах». Многое из того, что могло там быть не вошло в кадр – преждевременно сгорел и не подлежал восстановлению индейский лагерь, выстроенный макет форта исчез в рулонах бракованной плёнки, отважный Марат, гарцевавший на своём прекрасном Месяце, виден лишь мельком… Тем не менее, выстраданный опыт дал нам огромную уверенность в своих силах. И позволил на практике убедиться в истинности простых и вечных слов: «Человек многого может добиться. Надо просто очень этого захотеть!»
…Больше кино мы уже не снимали. «Ну и слава, Богу! Одумались и повзрослели,» − подумает наш умудрённый житейским опытом читатель.
− Вот именно, – решили мы. − Пора заняться настоящим делом!
И отправились с друзьями в глухой таёжный угол, где медвежьи тропы начинались прямо за огородом, а за ближайшею рекой поднимались крутые склоны гор. Но это уже другая история…
PS. В 2021 году фильм «Последние на равнинах» совершенно неожиданно восстал из небытия. Благодаря энтузиазму Валерия Булатова и его студии «Unkas Film» (Москва) он был перемонтирован и переозвучен. Именно эту версию мы и размещаем здесь на сайте.
Андрей
Воронов-Оренбургский
Воронов-Оренбургский
Писатель, автор исторических романов
Копирайт 2024
